class="p1">— Пойдем, незачем тебе замерзать.
— Я спас всего три с полтиной, считай, ничего.
— Сколько смог, — тут же ответила она. Так же спокойно, не повышая голоса, будто беседа шла о чем-то от нас очень далеком.
Я дал себя повести, потом обернулся.
— Не понимаю, почему ты так говоришь. Как будто это не наши деньги. Пропало почти девяносто тысяч.
— Это не наши деньги, — голос ее уподобился вокзальному автомату, сообщавшему о прибытии электропоезда. — Ты же выторговал их у Чернеца.
— Ты хотела получить пятьдесят тысяч для домика на море. А мы так и не осуществили эту мечту. Могли бы. Да много чего могли. И что теперь?
— Ничего. Я была глупой, да еще тебя заразила.
— И это все, что ты скажешь? Ты все это время просидела сиднем в ателье, как будто клиентов поджидала. Они не скоро появятся, могу тебя заверить, очень нескоро. Когда еще деньги накопятся. А Чернец — вот он точно не прогадал. Либо заранее предупредили, либо тут же на месте поменяли, стоило заикнуться.
— Чернец давно убит.
— Да какая разница. Другой вор. Их много, чертова прорва вся страна кишит. Не передавишь. Я хоть у кого-то что урвал. А ты?
— Я спасла то, что подарили нам родители. И Виктория, — хотел что-то сказать, но промолчал: — Все наше осталось с нами, не волнуйся. И потом, это ведь грязные деньги…
— Ты вдруг так заговорила, как будто изначально не знала.
— Мы ими хорошо воспользовались. Прокатились по стране, отдохнули. Подняли кооператив, свой собственный, твою мечту.
— Это даже не десять тысяч. И еще должны за квартиру уйму денег.
— Нам и расплачиваться еще двадцать лет. Ничего страшного.
— Ничего? У нас отобрали…
— У нас ничего не отобрали из нашего.
— Ты о ребенке думаешь, как мы его поднимать будем? Как растить, воспитывать, что дарить, во что одевать, наконец?
— На это у нас есть деньги, ателье и отличные закройщики. — Оля казалась просто непрошибаемой. Я не выдержал, вырвался и ушел вперед, поднялся на лифте, вошел в квартиру, сел перед окном, глядя в никуда. Потом снова заметил ее рядом с собой.
— Пойми, ничего уже не изменишь, — тихий спокойный голос. — Надо примириться. Считай это нашим испытанием на прочность. Сейчас ты его сам и проверяешь. Насколько сможешь ужиться со мной без вот этих тысяч, на одну зарплату. Она немаленькая у тебя, почти четыреста рублей, но конечно, значительно меньше того, что имелось.
Я обернулся, долго непонимающе смотрел на Олю. Пока она не произнесла:
— Так ты сможешь прожить со мной на одну зарплату? Скажи.
Помолчал, потом медленно кивнул. Она прошептала: — Спасибо, — подойдя, обняла, прижала к себе, продолжила: — Думаешь, я не переживала?
— Не знаю, ты так спокойно обо всем говоришь.
— Перекипело. Женщинам свойственно быстро выкипать и успокаивать. Мужчина создан для битв, а женщина для отдыха воина.
— Ницше здесь ни при чем, — но я сам начал медленно, но верно приходить в себя. — Ты права. Я вел себя как последний…
— Как все. Я тоже себя вела как сумасшедшая, боясь, что все потеряем. Что столько денег ухнуло в никуда. А потом успокоилась. Когда спасла подарок папы и мамы, я успокоилась и больше уже…. Тебе тоже надо.
— Спасибо, что сказала. Но успокаиваться рано.
— Что ты имеешь в виду.
— С такой властью рано — они что угодно учудить могут. И когда угодно. Даже не сомневаюсь.
— Почему?
— Солнце, да простая логика. Смотри, что произошло с Ковальчуком, которому мы отомстили.
— Но мы ему по-настоящему отомстили, — тут же напомнила Оля, радуясь, что я переключился с денег на что-то совсем иное. — Он ведь приговорен к расстрелу.
— Как и шесть его последователей из разных смежных структур. И твой любимый Абызов тоже. Заметь, ни одного более влиятельного лица, нежели замглавы «Асбеста» в списке нет. Они получили либо сроки от пятнадцати до пяти, либо отделались легким испугом, а сына Соломенцева, который курировал деятельность МПС, доказанно курировал — ему еще возместили ущерб. Так что же ты ожидаешь от власти, которая так отчаянно защищает своих? Послабления? Нет, его не будет.
— А что ты предполагаешь?
— Да сам толком не знаю. Могу только включить логику.
— Твою любимую.
— Именно. Власть выкрутила руки и генпрокуратуре и КГБ, теперь они вряд ли займутся чем-то, хотя бы отдаленно напоминающим расследование. Значит, займутся другими — и делами, и людьми. Прежде всего, врагами главного, то бишь, Ельциным и его командой. Но он сейчас неприкасаем, просто потому, что народ его не просто любит, обожает, случись что — и будет революция. А Горбачеву, при всей нелюбви к нему, лучше бы сохранить Ельцина живым и здоровым, но желательно облить грязью. Это пока к нему ничего не липнет, но рано или поздно…
Оля пошевелилась, кажется, пожала плечами.
— Не очень убедительно.
— Убедительно в том, что Горбачев старается сохранить власть. Неважно, над чем и кем, главное, удержаться. Ему помогает Запад, его признают, больше того, под его имя дают кредиты и выделяют гуманитарную помощь. Смешно сказать, мы ни с кем не воюем, у нас нет страшного землетрясения, но мы в руинах, а наши враги помогают нам изо всех сил. Чтоб только к власти не пришли те, кто посмеет свернуть реформы, или как эти телодвижения назвать и прекратить валять дурака, обратно завинтив вентиль.
— Ничего не выйдет.
— Все бывает. Горбачев стал фактически диктатором, у него власти больше, чему у кого бы то ни было после Сталина, а ему еще дают — на разгон митингов, на спецоперации, то есть он и глава государства и сам себе командующий армией и зачинатель любого конфликта. Ему прощается все, хоть новая оккупация Литвы, хотя ее уже начали признавать как государство, хоть запреты на митинги, хоть что. В него удивительным образом верят, как в реформатора, хотя он таковым никогда не был — все переделки и перестановки чисто косметические, ибо направлены на удержание и сохранение Союза ССР. Как только нефть подешевела, стразу страну начало лихорадить. Как только граждане стали жить лучше и веселей — реально лучше — в стране появились талоны. СССР не предназначен для подобного, в нем надо бесплатно строить, воевать и терпеть. А сейчас народишко распустился, жаждет вольностей, и самому все решать. И еще самоопределения какого-то, выборов, колбасы…. Короче, Горбачев будет идти на все, чтоб остаться президентом. Он сдаст Прибалтику, да, что там, хоть все республики, но лишь бы Кремль по-прежнему его слушался и лишь бы в мире его уважали и давали премии не пойми за что. А ради этого он уже начал воевать со всем народом, и
